"Какая разница между воробьем?" - вот загадка, то которой сначала нежным прикосновением проверяешь "крышу" - не поехала ли? Не загадка, а "евнух", поскольку не содержит ожидаемого члена (предложения), а именно самого сравнения: разница между воробьем и кем, на худой конец - чем? А ничем, именно между воробьем! Отгадка известна, но нам важнее не столько она, сколь само состояние вопрошающего, ибо имеет самое непосредственное отношение к феномену Петра Мамонова. Ответ на загадку таков: "Никакой! Правая сторона - все равно что левая".

Повторим на разгоне - "какая разница между Мамоновым?". Вопрос корректен, т.к. в одной из наиболее популярных песен Мамонов уже не Мамонов, а "Серый голубь", т.е. родня воробью. Так какая же "разница"?

С Мамоновым-человеком все в порядке, он приятно симметричен. А Мамонов в ЗВУКАХ МУ? Приличный (симметричный) человек не склонен себя оговаривать, склонен себя хвалисть, чтоб и другим было повадно. Мамонов же - наоборот.

В "Сером голубе" герой полон самоуничижения: 
Я самый плохой, я хуже тебя, 
Я самый ненужный, я - гадость, я - дрянь 
И-и... я - серый голубь.

Да, заклевали бедного голубя, жалко, ему нужно наше сочувствие. Не тут-то было. Его клевали-клевали, а он - как незаклеванный: ЗАТО Я УМЕЮ ЛЕТЕТЬ! Голубь кувыркнулся в воздухе, и мы - в дураках! За что? А "ЗАТО". Что это за член такой "ЗАТО", что без него мы презренны, как евнухи, а с ним - "умеем летать"? Крылья, что-ли? Медведь вот не летает, а зверь вполне ничего! Хорошо, пусть "крылья" важны, но если уж ты такой серый, то почему чувствуешь себя голубем, а не тем же воробьем? Казалось бы, какая разница? Изменится ли смысл от такой подмены?

Я - серый воробей... 
Зато я умею летать...

Очевидно, что нет. Что же хотел сказать Мамонов? Примерно то же, что давно уже сказано дедушкой Крыловым:

Орлам случается и ниже кур спускаться, 
Но курам никогда до облак не подняться.

Так что, у мамоновского голубя в "родословной" - крыловские орлы и горьковские соколы ("Рожденный ползать летать не может"). Почему же все-таки "голубь", а не воробей или, учитывая пылкость самобичевания, не курица, у которой какие-никакие "ЗАТО", а все же есть? Можно даже заподозрить "самоуничижение паче гордости".

Символика голубя значима только в христианской мифологии, упоминается в Библии более пятидесяти раз. Одна из ипостасей - душа, в которой, возможно, и скрыта загадка того "ЗАТО", что отделяет благородную птицу от курицы или ужа. Но мы его любим не только за это.

Известно, что рок-музыка долго была англоязычной. На языке Альбиона pigeon значит "голубь", а также "простак", "шляпа". То, что проделывает Мамонов, прекрасно передается фразеологическим оборотом "Shoot at a pigeon and kill a crow", т.е. стремиться к чему-либо, делая вид, что добиваешься другого. Так что, у Мамонова - поэта левая сторона не есть зеркальное отражение правой, напоминает он уже не нечто пернатое, а шута или скомороха. В костюме этих любимцев публики левая сторона может быть белой, а другая - красной, т.е. неравенство сторон демонстративно подчеркнуто.

Кстати, crow в имени существительном - ворона, как глагол означает петь (петухом), выражать радость криком. Мамонов поет, но уверяет, что он не crow, а pigeon. Нам самим надо решить, кто же он, а для этого проделать то, что на английском воровском жаргоне передается оборотом pluck a pigeon - обобрать, "остричь" голубя-простака, ободрать как липку.

Мы уже видели, что у этого самого плохого, самого гадкого голубя самоощущение орла и сокола. Но все же имя ему "МУ".

Я - темный, темный МУ, 
Я ничего здесь не могу. 
Я - темный, темный МУ, 
Я ничего здесь не пойму.

В рифму с именем спросим "Почему-у-у?". Любой школьник помнит, что Маяковский писал нечто "простое, как мычанье". Случайно ли нам в звуках МУ послышался голос Маяковского? Проверим.

В песне "Блюз" сила любовных страданий "простака" передана через отсчет времени: "Проснулся я утром//Часов в пять.//И сразу понял://Ты ушла от меня.//Проснулся я днем//Часа в два...//Проснулся я ночью//Часа в три..." Тот же мотив у Маяковского: "Приду в четыре", сказала Мария.//Восемь.//Девять.//Десять".

Похоже? Не то слово. О чем песня Мамонова? О любви. Одно из значений английского blue - печальный, отсюда blues - тип печального фокстрота, обыкновенно на тему: "Я тебя люблю, а ты меня не любишь".

??? ушла; один - человек интеллигентный, мучается красиво, как Лаокоон, другой - люмпен с запасом слов, равным числу междометий. Что получилось из этого переодевания: интеллигент, решивший говорить о любви языком другого социального слоя.

Поскольку простак теперь уже на подозрении, посмотрим, что скажут нам другие его переводы с русского на русский. Подходит и "Гадопятикна":

От бизоньих глаз темнота зажглась, 
От бизоньих глаз темнота зажглась... 
Единый рупь. Единый рупь. 
Не разнимут двое. Не разнимут двое. 
А в моем дому завелось ТАКОЕ! 
Такое...

Последние две строки - чистая цитата из Цветаевой: "Вот опять окно,// Где опять не спят.//Может - пьют вино,//Может - так сидят.//Или просто - рук// Не разнимут двое.//В каждом доме, друг,//Есть окно такое...//Нет и нет уму//Моему покоя.//И в моем дому//Завелось такое".

Итак, наш МУ не так уж темен и совсем не прост, способен вынуть из широких штанин не то, что мы думаем, и сделать из цветаевского стиха чучело, набитое словесной требухой. Такие переводы называют пародией, в данном случае - злой пародией, свидетельствующей о резко негативном отношении к автору пародируемого стихотворения.

Чем не нравится Цветаева? Ответ найдем в песне Мамонова, а гидом к ней - две строки из цветаевского "руки люблю целовать":

И еще - раскрывать

Двери!

- Настежь - в темную ночь!

Теперь послушаем "Ноль минус один":

Ну что, теперь тебе лучше? 
Других своей ночью мучай. 
Другим открывай дверь, 
Дверь в свою ночь. 
Знаешь, что все это значит - 
Вся твоя самоотдача? 
Ноль минус один.

В цветаевском стихотворении не приемлется само чувство, более того, мир чувств, в нем выразившихся.

"Сколько будет дважды два?" - спросили пациента. - "Четыре, но это меня страшно раздражает". Мамоновского героя тоже нечто в нашем благопристойном мире страшно раздражает. Можно думать, что интеллигентный человек заговорил на арго как раз в пику "нормальному" обществу, в котором живут люди хорошие и чувства испытывают хорошие (см. "Хорошую песню").

В рок-музыке Мамонов стоит особняком. Его выступления - это рок-шоу, театр одного актера, театр клоунады, поскольку актер не только поет, но и паясничает, играет телом и "щелкает" лицом, словом лицедействует, или, как сказали бы во времена Ивана Грозного, шалует. Это лицедейство дает нам внешний облик мамоновского лирического героя. Им оказывается "дурак" в самом широком спектре его проявлений - от простака до юродивого. Почему именно эта маска, над которой нельзя не смеяться?

Как теперь уже ясно, источник его дурачеств следует искать не в медицински понимаемой, а интеллектуальной наследственности.

Дело в том, что недовольство наличной действительностью было всегда. Но выражалось оно не в трагических фантазиях "сюра" и "абсурда", а в смехе с его формами дурачества и шутовства, с его грубым языком, демонстрирующим богатство значений тех частей тела, что ниже пупка. Было и сомнение, и недовольство миром, устроенным человеком, но не самим миром, ибо он устроен Богом и быть ошибочным не мог. Абсурдным он стал, когда "Бог умер". И если мы примем "серого голубя" за вестью о том, что Ницше со своим утверждением несколько поторопился, то поймем, почему Мамонова так потянуло к хохоту.

Теперь на помойке так пусто - 
Разбежались коты. 
Теперь на помойке так чисто - 
Ведь уехала ты, 
На-та-ша...

Сила жизни и чувство красоты у этого "ассенизатора" не меньше, чем у "детей человечества", способны превращать мертвое в живое. Вот он стоит у магазина перед какой-нибудь рекламой духов или колготок. На рекламном листе расположилась какая-нибудь длинноногая красотка, а он стоит, как Пигмалион перед своей Галатеей, и зовет ее, зовет оттуда - сюда ("Бумажные цветы"):

Все, что я тебе скажу, все будет из бумаги... 
Ох, как я тебя люблю в универмаге. 
У Бернарда Шоу Галатею заменила продавщица цветов. 
Я так любил бумажные цветы, 
Я так хотел, чтоб голая ходила ты, 
Пьяная ходила ты... 
Бумажные цветы, бумажные цветы...

Понятно, что Мамонов все время нас дурачит, метит в пятку, попадает в нос, говорит загадками. Загадка, по своему исконному строю, рассчитана на посвященного, не знающий "тайного" языка поймет лишь то, что лежит на поверхности. В русском дурачестве нагота имела смысл обнаружения правды, раздевания реальности от покровов этикета, от всей сложной знаковой системы данного общества. Сходную функцию имело пьянство - обнажение ума от всех условностей, формальностей, привычек. Поэтому, кажется, вся сила чувственности обрушена Мамоновым на бутылку:

Бутылка водки, ты была так нежна, 
Прозрачна, изящна и нежно светла. 
К тебе поневоле тянул свои руки, 
Корчась от боли и любовной муки. 
Бутылка водки! Бутылка водки!

Надобно напомнить, что дурацкий мир, обратный по отношению к нормальному, смеется над этим нормальным первообразом только потому, что соотносит его с миром идеальным.

Шутовство - международно, есть во всех культурах. Но почему тот же Брайан Ино, один из первых европейцев оценивших манеру Мамонова, сказал, что ничего похожего не знает? Как зрелище и как феномен мамоновский спектакль должен рассматриваться в сравнении не с современными видами искусства увеселений (будь то комедия, цирк, пародия или сатира), а с тем, что существовало на Руси несколько веков назад. В нем была форма шутовства специфически русская. Вот песенка про Машу с трижды повторяемым фрагментом: Ша, ша, Маша,/Хороша Маша,/Ша, Маша,/Маша, Ма.../Не наша Маша.

Этот "припев" - бормотание первоклассника, постигающего по букварю премудрость буквы "М". Эдакий взрослый ребенок бранит неверную свою Машу. Возьмем "Крым":

Стою в будке, весь мокрый, слишком жарко. 
Стою жарко, весь мокрый, слишком в будке я. 
Стою весь в будке, слишком мокрожаркий. 
Весь в будке слишком мокро стою. 
Крым - Мырк<Арма>!!! 
Крым, Крым<Армарка>...

То ли от жары мозги поплыли, то ли вообще такие, то ли с горя от ума. По речи, совмещающей бормотанье ребенка и умного безумца, мы бы назвали его юродивым. Юродство как зрелище и было тем, что теперь называют театром одного актера.

Мамоновского героя называют шутом, скоморохом, дебилом, реже - юродивым. Реже - потому, что представление о феномене юродства, утратившего признание Церкви в XVII веке, достаточно расплывчато. В жидейском сознании юродство непременно связано с душевным или телесным убожеством, с бессвязной речью, в которой, помимо воли говорящего, может содержаться нечто глубокомысленное. Менее известно, что изначально юродство было актом сознательного выбора жизненного пути, "самоизвольным мученичеством", труднейшим христианским подвигом, "теоретическое" обоснование которого находили в словах апостола Павла: "Мы юроди ради Христа".

Эта цитата возвращает нас к теме голубя, т.е. к той цели, на которую, с нашей точки зрения, направлено все "антиповедение" Мамонова. Она состоит в том, чтобы, подобно юродивому, "ругаться горделивому и суетному миру", обливать пороки человека. В одном из интервью Мамонов обронил фразу о том, что в рок-музыку его привело беспокойство за душу человека, свою в частности. То, что именно эта муха (а не пчела) его укусила, видно из песни "источник заразы". Основную смысловую нагрузку несут три строки:

Муха - источник заразы? 
Не верь, это не так! 
Источник заразы - это ты.

По какой канве вышит этот упрек-загадка? Вместо комментария приведем такую "забавную историю":

"Скажи, юродивый, кто лучше - собака или ты?" - Собака не может преступить заветов божьих, - сказал юродивый, - значит, если я или ты не преступали этих заветов, мы лучше собаки, а если мы с тобой преступали эти заветы, собака лучше нас". По той же модели муха лучше человека, стремящегося к стерилизации материальной и духовной среды обитания, Сама жизнь оказалась стерилизованной, лишенной вкуса, цвета и запаха. С нее следует "взять расчет". Не к стерильности, а к внутренней чистоте должен стремиться человек, как мамоновский плясун буги-вуги:

Стал я чистым, чистым, 
чистым с той поры, 
Как взял расчет. 
Как взял расчет.

Не суть важно, является ли истовым христианином Мамонов лил нет, важнее, что вполне узнаваемая нами система нравственных координат определяет смысл и образность его рок-театра. Если бы не она, то как мог бы мамоновский герой высказать одно из самых странных своих мечтаний:

Но стоит утихнуть этому дню, 
Лечь и поесть хлеба, 
Стоит уснуть, и во сне я пою - 
Это лифт на небо, 
Это лифт на небо.

Считается, что каждое поэтическое поколение ориентируется не на "отцов", а не "дедов" поэзии. Мамонов нашел себе учителей в пра-пра-прадедах, заставил плодоносить глубокие подсознательные пласты национальной культуры. Поэтому мамоновского дурака чувствуют, даже не понимая, любят за голубиную чистоту и детскую простоту души, за свободу слова и поведения, за напоминание о нравственном идеале - при очевидном торжестве в нашей действительности нравственных суррогатов.