... Я бы хотел спросить кое что у вас. Некоторые говорят что все ваши фильмы одинаковы. Более того, вы кажется соглащаетесь что у ваших фантазий есть это круговое повторяющееся движение. Тем не менее для меня, через годы, это движение путешествует по спирали, как будто каждый новый элемент сдигает проблему на более высокий уровень. В вашем последнем фильме, Голос Луны, ингредиенты вечны как мир как сцена для видений и явлений, фрагментации, конфликта реальность/мечта, но вопросы поставленные в течении фильма мне кажется провозглашают финальное, символическое, почти сказанное шепотом примирение со смертью, энергией природы, женщинами и любовью, конфликтом поколений. Может быть. Я не мог увидеть разницу в этом фильме. Кажется я всегда делаю один и тот же фильм. Это был наиболее изнурительный, вы сказали. Я выматываюсь когда я пытаюсь любым путем каким только могу избавиться от того чтобы начать делать фильм. Если честно это относится к "неврозу начала", это отношение полного отвращения, как у кого-либо кто откладывает момент когда он будет должен посмотреть на себя в зеркало, изображение которое он отрицает. Это ухудшилось в эти последние годы. У меня есть тенденция откладывать начало фильма до тех пор пока я не почувствую себя вынужденным начать, чтобы увидеть куда я хочу идти, куда я возьму самого себя. Я написал об этом в книге "Делая фильм", о фильме "Дорога". Вначале у меня было только спутанное чувство, типа звука, который скрывался, который делал меня меланхоличным и давал мне рассеяное чувство вины, как тень нависающая надо мной. Это чувство предложило двух людей остающихся вместе, хотя это будет роковым, и они не знают почему. Но когда это чувство выкристаллизовалось, история пришла легко, как будто она была где-то там чтобы быть найденной. Что кристаллизовало ваше чувство? Джюльетта (Мазина). Я бы хотел когда-нибудь сделать фильм для нее. Она единственная способна выразить удивление, испуг, буйную радость, комическую мрачность клоуна. Для меня талант клоунессы в актрисе наиболее ценный дар который она может иметь. Для меня Джюльетта это тип актрисы которая очень близка по духу с тем что я хочу сделать, с моим вкусом. Моя медлительность в начинании картины определенно непримемлема в профессии которая требует планирования, но я признаюсь что мне нужен этот климат чтобы начать фильм. Когда я начинаю я пытаюсь найти легкое настроение, этот безмерный баланс рассказывания историй, это удовольствие которое я испытал когда делал фильм "Интервью". Эта короткая картина была сделана день за днем в тоже самое время придумывая ее. Я нацеливаюсь больше и больше на такой тип картины. Так для "Голоса Луны", моей последней картины я пытался сделать тоже самое, как делают циркачи в цирке, создать сцену, представление для ничего. Мне нужно сконструировать сценарий из жизни - с домами, огнями, ситуациями, сезонами - как предпосылку чтобы увидеть как движуться вещи. Для этого фильма я задумал и создал все, от зданий до рекламы. Потом каждый раз время от времени когда я посещал это место, видел его пустым, видел наступающую пыль, ветер хлопал некоторыми окнами и я спрашивал себя "Что происходит?" Рискуя показаться романтичным я скажу вам что нечто во мне сказало "Ты увидишь, базарная площадь оживет, хранитель риз появится на портике церкви, кто-то зайдет в магазин чтобы купить что-нибудь.." И так и произошло. Как по необходимости место ожило. Я позволяю фильму случиться; важные вещи были выбрашены как банальности и случайности казались важными. ... Расскажите мне о фильме который вы никогда не начали, тот который о Карлосе Кастанеде. Это очень сложная история. Сначала я попытался искать Кастанеду через его издателей. Я поговорил с издателем, который дал мне адрес агенты Кастанеды, Неда Брауна в Нью-Йорке. Издатель сказал что для него будет легко дать мне адрес Кастанеды. Раз в году мексиканский мальчик приносил издателю рукописи. Нед Браун сказал мне что он никогда не встречал Кастанеду. Далее в моем поиске мне говорили что Кастанеда в психбольнице, даже что он умер. Кто-то мне сказал что он встречал его и что он был жив, что он давал лекцию. Затем в Риме была миссис Иоги, которая познакомила меня с ним. И в конечном счете я встретил Кастанеду. Его индивидуальность сильно отличается от того что вы можете вообразить. Он похож на сицилийца - радушный, беззаботный, улыбающийся как сицилийское привидение. Темная кожа, черные глаза, очень белая улыбка. У него есть экспансивность латиноса, средиземноморца. Он перуанец, не мексиканец. Вы уверены что это был он? Что вы пытаетесь сказать? Конечно он; он был окружен другими людьми. Миссис Иоги знала его. Этот привлекательный джентельмен, который видел все мои фильмы, сказал мне что однажды с Доном Хуаном, тридцать или сорок лет назад, он смотрел мой фильм, "Дорога" (La Strada) - который был сделан в 1952. Дон Хуан сказал ему: "Ты будешь обязан встретить режиссера этого фильма". Он сказал что Дон Хуан предсказал эту встречу. Это то что Кастанеда сказал мне. Я сказал вам что он пришел чтобы найти меня, здесь в этой комнате, сидящим прямо там. С самого начала я был очарован его книгой "Учение Дона Хуана", книге об эзотерике, парапсихологических приключениях. Потом я был очарован общей идеей: ученого человека, антрополога, который начинает со спекулятивной, научной целью, человека который обеими ногами стоит на земле, наблюдает где он ходит, буквально смотрит на землю, в полях, в садах, на полянах, по направлению к холмам где растут грибы. Этот человек науки потом находит самого себя, после инициации, следуя пути который приносит его к контактам с древними Толтеками. Мне нравится путь поддержанный научной, рациональной любознательностью, путь который он выбрал с рациональным вниманием и который в тоже время привел его в мистический мир, мир который мы смутным образом определяем как "иррациональный". Это отношение между наукой и сверхестественным миром кажется особенно интересным. В этой связи вы говорили о вашем опыте с ЛСД, о вашей вере в психоанализ Юнга, вашей дружбе с Роллом, самым известным итальянским ясновидцем. Да, это мне кажется конечной точкой подлинной науки. Чем дальше она продвигается, защищаемая своими параметрами, своим способом изучения, своей определенностью, и своими сомнениями, и также собственным недоверием, тем ближе она подходит к чему-то что есть "тайна". И таким образом она приближается к религиозному видению феномена который она исследует. Одна вещь, которая очаровала меня и также несколько отчуждала меня - итальянец, средиземноморец, обусловленный католическим воспитанием - это было видением мира Кастанеды и в особенности Дона Хуана. Я видел нечто нечеловеческое в этом. Независимо от Дона Хуана, который очарователен в буквальном смысле и которого мы видим как старого мудреца, я не мог справиться иногда от наступающего чувства странности. Как будто я столкнулся с видением мира продиктованного кварцем! Или зеленой ящерицей! Что я нашел очаровывающим это то что вы чувствуете перенесенным себя к точке зрения которую вы никогда не могли представить, о которой никогда не подозревали, которая заставляет дышать вас за предами самого себя, за пределами вашей человечности, и которая на мгновение дает вам незнакомую дрожь принадлежности к другим элементам, к элементам мира растений, животного мира, даже мира минералов. Чувство которое из тишины, из внеземных, экстрапланетарных цветов. Это было тем что соблазнило мою склонность к фантастике, иллюзорности, неизвестному, загадочному. Вы как-то сказали мне что с того момента как вы приехали в Лос-Анджелес, где Кастанеда ждал вас, некие странные вещи стали происходить. Начались феномены и чудеса. Когда я приехал в отель он привел с собой каких-то женщин. Я никогда его больше не видел, но после этого я находил странные сообщения в моей комнате и вещи вокруг двигались. Я думаю это была черная магия. Его женщины, но не Кастанеда, поехали со мной в Тулун и те же самые вещи просходили там. Вы почувствовали угрозу и Кастанеда исчез. Это было несколько лет назад - в 1986 - и я до сих пор не смог понять что на самом деле происходило. Может Кастанеда почувствовал вину что привез меня туда и выработал серию феноменов которые обескуражили меня чтобы делать фильм. Или может его коллеги не хотели чтобы я сделал фильм и делали эти вещи. В любом случае это было все слишком странно и я решил не делать фильм. Книги Кастанеды принесли снова чувства которые я испытывал ребенком... Это трудно определить... Может безумие может напоминать этот тип астральной, ледяной, одинокой тишины. Я вставил один детский опыт в "Голос Луны", когда Бениньи говорит своей матери что он стал тополем. Это случилось когда я был мальчиком и проводил лето с бабушкой, Франческой, матерью моего отца в Гамбетоле. Название этого места, Гамбетола, может происходить из мифа, типа приключения Пиноккио... Да! Его также называли "Лес", потому что там был рядом большой лес. Там у меня были несколько случаев которые я вспомнил только 30 или 40 лет спустя. Они вернулись больше галлюцинаторным или более оживленным путем потому что я читал некоторые парапсихологические тексты. Короче, они были случаями особенных переживаний. Первым был эпизод с тополем. Я мог переводить звуки в цвета, опыт который впоследствии случился со мной. Я мог окрашивать звуки. Эта способность которая может удивлять нас, но которая казалась естественной для меня, принимая то что жизнь это единственная вещь, тотальность которую мы выучились разделять, раскладывать по полкам, связывая разные чувства вместе разными путями. Я сидел под этим тополем в Гамбетоле и слышал быка мычащего в стойле. В тоже время я видел нечто вибрирующее выходящее из стены стойла, как огромный язык, половик, ковер, летающий ковер медленно двигающийся в воздухе. Я сидел спиной к стойлу, но мог видеть все вокруг меня и позади на 360 градусов. И эта волна растворилась, проходя через меня, как огромная лопасть очень тонких, микроскопических рубинов которые мерцали на солнце. Потом она исчезла. Этот феномен перевода звуков в цвета, цветовые эквиваленты звука, оставался со мной многие годы. Я мог бы рассказать вам о других эпизодах которые произошли в моем детстве и когда мне было 20 и я поехал в Рим. Но давайте вернемся к тому что случилось под тополем. В один момент, когда я играл, я похоже увидел самого себя вверху, очень высоко, я кажется качался там для того чтобы услышать легкий ветерок в моих волосах. Тогда я почувствовал - это мне трудно описать - что я был крепко посажен в земле. И этот маленький мальчик которого я видел - который был мной - теперь у него были ноги утопающие в земле, до такой степени что я чувствовал что у меня были корни. Все тело было покрыто как будто горячей густой кровью которая поднималась, поднималась выше к голове из-за звука который я делал ("ууу") когда играл. Я слышал этот звук другим органом, удивительный.. Как мантра! Это была мантра, да, как "оммм". И затем это чувство восторга, легкости, легкости и силы, силы в корнях и легкости вверху в ветвях покачивающихся в небе. Я стал тополем! Это были великие чувства и проявления интуиции, великая мудрость видений детства которые надо рассказывать потом как фантазии. Скажем им нужно приобрести форму мифов. Миф всегда более человечен, и более доверителен, как путь рассказывания. И ваша бабушка, что она думала об этом фантазирующем маленьком мальчике Моя бабушка сама могла бы быть персонажем мифа. Она была старой крестьянкой; она обладала огромной нежностью. Она была старой, высокой, тонкой женщиной с множеством юбок. Я все еще живу на доход от тех фантазий в те лета которые я провел с моей бабушкой. Даже "Дорога" немного заполнена теми воспоминаниями когда кончались те лета и начинались те осени, тем почти духовным контактом с животными, запахами, местами.. ... Toni Maraini, 1990 |